Мари полюбила Хуана (на самом-то деле, Маша полюбила Ваню, но я не буду портить атмосферу загадочности романа).
Итак, Мари полюбила Хуана. Почти умерла в потоке признаний и полночных бдений –
Хуан был непреклонен.
Она называла его своим злым гением, писала стихи (хоть и графоманила изрядно),
читала ему «Онегина» по памяти и губы кусала в кровь ночами;
подушки потом выставляла на солнце сушиться, чем изрядно смешила жителей бразильской (российской) столицы (деревни-в-три-околицы).
Но, в общем, любила его беззаветно, как только умеют все эти бразильянки с голубыми глазами, светлой кожей и пшеничного цвета волосами –
Хуан страдал мигренью.
Мари упивалась пилюлями на ночь, Мари (Маше, Маше, Маше!) разонравились уже Тани Ларины (а Онегины так и подавно), Мари надоело ночами плакать.
Она напивалась в глухих подворотнях  и стала себя продавать по барам (борделям)
И в каждом бразильском (деревенско-русском) кабаке её теперь знали на ощупь –
Хуан курил дорогие сигары («Парламент»).
Мари теперь все звали Манькой, как старую козу тёти Раи. И не то чтобы ей это нравилось, но раз не случилось Татьяной, так можно теперь и поблеять.
Под утро, уже коченея, летя в небо серой душой, Мари понимала, что не любила ни в жизни Хуана –
Хуан заворачивал Мари в белый саван.