Вы не правы – почти как никто другой, - но всё, что Вы говорили,
Я со всей аккуратностью, ведомой моим пальцам, свернула «конвертом»,
Я потом разверну – и все объяснения вашим химерам и былям
Сохраню у себя, убеждаться чтоб снова, как вы, неправый,.. верите.
И останется только вас вспоминать, представлять, как бы вы улыбались, –
Я ни разу не видела вас улыбающимся, – а кто-нибудь видел?..
И, конечно, жестянкой, болтающейся на хвосте порыжелой собаки,
Со мной будет потребность убрать прошедшие годы – постылый ряд чисел.
Вы так странно чисты – так спокойно копаетесь в куче вонючих субстанций,
Не закатывая рукавов, а манжеты всё так же ровны-белоснежны.
И как будто обходите снежными тропами многие происки глянца,
И как будто не знаете, сколько, кого, почему на вас смотрят с надеждой.
Вы не скажете… вас удручал ли когда-нибудь вид не несчастий, а крови?..
Слишком мало осталось в «конверте» – да, слишком - ну, не мемуары, вестимо.
Ваша стойкость здесь не ко двору, как и ваше упрямство, и хмурые брови.
Проигравших любила всегда: они судят, их судят - они - подсудимы.
А я долго искала натурщика (но безуспешно) для вашей парсуны –
Всё глаза какие-то серые – вот и пришлось - и писала по памяти.
Ваша линия губ изогнулась, видно, не выдержав тяжесть натуры,
Золотое кольцо на белом мизинце с ней странно так сочетается..
Удивляюсь снова, как вас в январь – позапрошлого, чудится! – года
Занесло - за какой-то порфирой, за тем, чтобы взять смоляные бразды,
И когда и каким документом, указом Священнейшего Синода
Был вам дан синодический этот период вращения вашей звезды

17 января 2008 г.
(читая записки и письма)