Великая пустыня

…Разница между тем, что
есть и тем, что могло бы быть,
не столь существенна, как разница
между тем, что есть и тем,
чего не было…
Сэр Макс

Пустыня.
Жара.
Солнце еле перевалило за полдень.
Ничего не шевельнется, никакой жизни. Лишь ветер гоняет песок с бархана на бархан.
Безмолвие…
Это – Великая пустыня. Многие народы, меняющиеся на лице Земли подобно тому, как листья меняются на ветках деревьев, давали ей имена и прозванья – но пустыне было все равно. Она была, есть и пребудет, и нет ей дела до смертных…
…Но вот тишина нарушена.В безмолвии прорезался чей-то изможденный, усталый голос.
И на горизонте показалась девушка. Она совсем молода, ей нет еще и шестнадцати. На ней светло-желтое платье с оторванными рукавами и подолом – солнце палит неимоверно.
У нее длинные русые волосы и тонкие руки, голова ее опущена. Она бредет, бредет из последних сил, волоча ноги по раскаленному песку и даже не пытаясь прикрыться от равнодушного солнца.
Бредет вперед.
Её волосы стали сухими и ломкими, руки и ноги в ожогах. Она опустошена, опустошена морально и физически. Кто знает, сколько дней у нее во рту не было и капли воды. Кто знает – кто она и как здесь оказалась?.. Но она не думает об этом, она безумна.
Она идет и поет, голос ее срывается и она что-то шепчет себе под нос – проклятья не то молитвы, а может, просто последние свои слова, обращенные к… к кому?...
Солнце медленно, но неуклонно опускается на запад. Она поднимает голову и долго, пристально смотрит на него, уже теряющее свою дневную силу и власть.
-Какой багряный закат… - выдыхает она. – Какое темно-красное небо, и какие алые росчерки облаков на нем… Чужое небо…Небо, под которым я умру,  – неожиданно безразлично заключает она.
Силы внезапно оставляют девушку, и она падает на начинающий остывать песок.
Сразу пытается подняться, но ей удается лишь встать на колени. Она вскидывает голову, волосы взлетают и медленно падают на спину. С невесть откуда взявшейся яростью она кричит, глядя в темнеющее небо с непониманием, обидой и болью предательства:
-Ну и где же Ты? Где же Ты, Бог, про которого мне столь долго и красно говорили сестры? Где же Ты? Почему Ты позволяешь мне умереть? Я отправилась на поиски Тебя, прошла дюжину стран, но не нашла, и Твой пророк сказал мне идти сюда, и я пришла! Так где же Ты?..
Небо молчит, и девушка с хрипом валится на песок. Она так и замирает в страной позе – ноги полусогнуты, руки раскинуты в стороны, медленно стекленеющие глаза смотрят в небо. Без укора. Без следа ненависти и разочарования, посетивших её миг назад. Простив так и не встреченному Богу все…
…Из сумерек появляется молодой, удивительно красивый юноша с печальными глазами – в которых, несмотря на юность обличья, многовековая мудрость.
Он присаживается рядом с девушкой, распрямляет ее ноги, укладывает осторожно волосы. Складывает руки на груди и закрывает ей глаза.
Смотрит на мертвую с неизбывной грустью и легкой даже завистью.
-Бог не всесилен, – только и говорит он. Встает, поворачивается и медленно уходит во тьму. Ветер мгновенно заметает его следы.
«Бог не всесилен. И он это знает. А люди могут все. Но не ведают об этом….»
Его голос тихим шепотом разносится над пустыней, и все вновь замирает.
Пустыня.
Холод.
Полночь.
Безмолвие…

Из полузабытого

В день октября, иначе листопада,
Когда бесплодьем скована земля,
Шла дева чрез пустынные поля.
Неверная, она с душой номада
Соединяла дивно-чуткий слух:
В прекрасно-юном теле ветхий дух.
Ей внятен был звук вымерших проклятий,
Призывы оттесняемых врагов,
И ропот затопленных берегов,
Намек невоплотившихся зачатий,
Напев миров, толпящихся окрест,
Дрожания незасвеченных звезд.
Но дева с утомленными глазами
Внимая всем, кричащим вкруг нее,
Лелеяла безмолвие свое.
Поняв одно за всеми голосами,
Безгласно холодела, как земля,
И шла вперед, чрез мертвые поля.

Бальмонт

Интермедия

-Это – было?... – жадно спрашиваю я, страшась при этом услышать ответ.
-Этого не было, – роняет брат.
-Это было. – На удивление холодно усмехается сестра. – Было-было-было, и не спорь. Тебя не было там, ты этого не видел. Ты не умирал под этим чужим небом, нет…
Было это, братец.
Он демонстративно пожимает плечами, но все трое, все мы уже чувствуем, как безжалостный ветер швыряет нам в лицо первую горсть песка, и ноги увязают в нем же, в песке, раскаленном так, как будто…

День рождения

И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
А. Блок

«Теперь я знаю, о чем повествует самая страшная история. О старости.
Старость… когда ты чувствуешь ее привкус у себя во рту, ее запах, исходящий от тебя, ты понимаешь, что – все. Уже точно все… И не будешь ты больше бегать наперегонки с ветром, по-детски крича громко что-то невнятное от радости… Не будешь, захлебываясь от восторга, орать слова песен на сейшенах, беснуясь в толпе таких же ненормальных…
И гонять по загородным трассам на своем старом харлее тоже не будешь – никогда больше зануды-дачники не станут шарахаться при виде громко ревущего мотоцикла и тонкой девичьей фигурки на нем…И не будешь больше, слегка прищурясь, глядеть на чье-то лицо, покачивая в руке бокал с вином, не будешь целовать такие сладкие чужие губы, не будешь писать стихи ночами, гадать на рунах больше не будешь, и на игрушки никогда больше не поедешь, и на встречу с бывшими однокурсниками не будешь ездить– что толку с отвращением глядеть на стариков и старух, понимая, что с этими людьми ты забивала пары, бухала, курила, сидя на одном подоконнике, пела под гитару песни, списывала у них на экзаменах… и не будет больше в твоей жизни восхитительных летних ночей, звездного неба, теплого моря…не будешь ты проводить часы в книжных магазинах, десятками скупая все, что можно прочесть, а потом обсудить, а потом постебаться, а потом вместе дружно над этим поржать … не будешь-не будешь-не будешь-небудешьнебудешь…
А я не буду этого ждать. Зачем? Бессмысленно, черт возьми.
Я не прошу прощения. За мной нет вины…»
Дописав эти строки, молодая женщина с усмешкой достала пачку снотворного и медленно, словно растягивая удовольствие, проглотила все таблетки.
Звонко рассмеялась, даже с облегчением каким-то, и дописала:
«Свою бессмертную, непроданную, непотерянную, и пока еще не постаревшую душу я завещаю тебе, Иерофант. Ты долго пытался ее похитить… Что ж, бери – она твоя. »
Женщина вспомнила своего любовника, друга, самого близкого ей человека – Джона, прозванного друзьями Иерофантом за то, что он был так похож на тезку с карты Таро…
…Или за то, что он обожал шокировать малознакомых людей предложением купить душу, причем произнося это настолько серьёзно, что многие пугались, а кое-кто кажется, даже продал, о да, как сейчас помню, рыжий такой паренек был, с хитрой такой улыбочкой… ах нет, что это я, черные волосы  у него были и шрам через лицо…хотя нет,..
Её мысли  начали путаться, и она еле нашла в себе силы опуститься в кресло и улыбнуться…
*  *  *

Завтра ей должно было исполниться сорок лет.

Из полузабытого

Когда твое чело избороздят
Глубокими следами сорок зим,
Кто будет помнить царственный наряд,
Гнушаясь жалким рубищем твоим?..
И на вопрос: «Где прячутся сейчас
Остатки красоты веселых лет?» -
Что скажешь ты? На дне угасших глаз?
Но злой насмешкой будет твой ответ…

В. Шекспир

Интермедия

-Это… это было? – спрашиваю наконец я, нехотя поднимая взгляд на эту странную пару.
-Этого не было. – вновь говорит брат.
-Неа. Не было… - лениво соглашается сестра. И молчит. Глядит на меня немного ехидно и немного сочувственно. Понимает, что в отличие от нее и ее брата, меня вот, например, проблема старости волнует, и очень. Это им хорошо…Бессмертные. Если и умрут, то молодыми. Красиво умрут.
Брат, словно угадав мои мысли, поднимает на меня тяжелый взгляд светлых глаз и едва заметно пожимает плечами. Что поделаешь, мол. Да и вправду, что тут поделаешь…Я немного виновато усмехаюсь и демонстративно….

Черный дол, черный яр

Я спал под корнями поваленных елей,
А ел я бруснику и мёд,
Я выткал надорванный крик коростеля
Над зыбью вечерних болот.
«Оргия праведников»

В лесу было спокойно, близился вечер.
Солнце алым просвечивало сквозь голые ветви деревьев.
По просеке, мягко ступая, шла девушка. На ней была темная майка, джинсы и высокие черные сапожки; сверху, наподобие плаща, накинуто расстегнутое пальто. Ее длинные каштановые волосы лежали на черном капюшоне, блики солнца отражались в темных глазах.
Через плечо была перекинута темно-зеленая сумка, проткнутая железными булавками во всевозможных местах, поверх тонких зеленых перчаток – несколько серебряных и железных колец.
Вдруг прохожая замерла на месте, слегка повернув голову в сторону высоких кустов, росших чуть в стороне от дороги.
Приподняла брови, будто что-то услышав, и категорично покачала головой.
-Нет-нет, и не думай. С дороги я больше не сойду…
И зашагала вперед, но чуть быстрее, чуть напряженнее.
И несколько минут спустя вновь остановилась, нервно теребя булавку на сумке.
Постояла, задумчиво глядя на непроглядную стену леса, уже не пропускающую лучи почти исчезнувшего солнца, и решительно сошла с дороги, углубившись в лес.
Темнело предательски быстро.
Девушка шла наугад, раздвигая руками холодные ветви деревьев: со дня на день должен был выпасть снег.
-Зрряяяя… - прошелестели еще не опавшие листья, и она в страхе отшатнулась.
Быстро повернулась и пошла в другую сторону.
-Пропадешшшь… - вторили им кустарники.
Она едва сдержала готовый вырваться крик, и опрометью бросилась вперед, вперед – не разбирая дороги, не глядя под ноги, спотыкаясь о корни, оставляя на тонкой ткани пальто длинные прорехи от острых веток.
Остановилась перевести дыхание.
-Поввернииии… - качнуло ветвями голое дерево.
-Поооозздно… - возразил ветер и взметнул ее волосы, казавшиеся черными в ночи. – Пооооздно…
Девушка выдохнула воздух, вырывавшийся из ее тонких губ белым паром, в ужасе оглянулась и вновь бросилась бежать, бежать без оглядки.
И вот, перед ней – пустынная поляна, и лишь посреди нее – огромный, неподвижный и безмолвный мертвый клен.
Замедляя шаг, девушка подошла к нему, сбросив по пути мешающую сумку и другой рукой срывая с шеи крест.
Она зажала его в руке, во вторую же взяла одно из своих колец и неспешно, напевно прочла несколько строк, бросая крест в траву, а кольцо к подножию дерева.

Черный дол, черный яр.
Черный бор, черный лес.
Серебро прими в дар
Я снимаю свой крест.
Появись, покажись
Темной гладью болот
Старый клен, развернись
И открой мне проход!

Раздался безумный, режущий уши  не то скрип, не то стон, и дерево раздалось, открывая в своей сокровенной сердцевине темный, жуткий, заполненный клубящимися тенями вход, куда девушка и кинулась, заткнув руками уши и чуть не обезумев от ужаса.
Страшные двери за ней вновь затворились и она остановилась, переводя дыхание.
-Ничего теперь от меня не осталось, ничего… - еле слышно выдохнула она.
Подняла голову, взглянула на небо.
Небо было высоким, темным, ни единой звезды не светилось на нем. Лишь бледная низкая луна висела, освещая мертвенными лучами неживой лес. Под ногами клубился белесый туман, воздух будто бы загустел от напряжения, от небывалой тишины.
Девушка откинула с бледного лица пряди темных волос и двинулась вперед, ориентируясь лишь по луне. Земля под ногами неприятно чавкала, ноги увязали. Начинались болота.
Девушка спокойно шла по колено в воде – она знала, что трясин в этой части болота нет, а если и есть – что ж, может так оно и лучше?..
А вот и знакомый остров. Небольшой, дюжина поперек и столько же вдоль.
Девушка выбралась на него, и бессильно села на землю. Рядом бил небольшой ключ, вода стекала в болото и уходила в землю. Вода эта была прозрачной и ледяной, но какова она на вкус, девушка не знала – и пробовать желания у нее не было.
-Я и не думал, что ты окажешься настолько храбра, что придешь вновь. – раздался позади нее негромкий голос.
Девушка не стала оборачиваться, а лишь прикрыла глаза.
-Зачем ты звал меня вновь?
Он секунду помедлил:
-Ты знаешь.
Она встала и обернулась.
У ее собеседника были белые волосы, серо-голубые глаза и рот, искривленный горькой усмешкой. На нем был черный плащ, заколотый у горла брошью. Он насмешливо взглянул на гостью и повторил:
-Ты знаешь.
Та нашла в себе силы и громко, неискренне рассмеялась.
-Ты не понимаешь, чего просишь. Это… Это фактически моя душа, можешь ли ты это осознать?.. Меня и так уже почти не осталось….
-А тебе жаль отдать мне душу? – насмешливо поинтересовался он, проводя пальцами по ее щеке.
-Да. – выговорила она, дернувшись от его прикосновения. – Что хочешь, но не это.
-Что же, ты еще вспомнишь этот день, -  с напускным безразличьем ответил он. – Моё почтение, госпожа.
Развернулся и растворился во тьме.
Девушка кое-как добрела до клена и, уже в полузабытьи, прошептала строки заклятия.
И снова скрип, и снова стон.
Она бессильно упала по ту сторону Клена и впала в небытие, нашарив во сне свой крест и крепко сжав его в руке…

…Черный дол, черный яр.
Черный бор, черный лес…
Litwen

Из полузабытого

Я домой не вернусь – решено! Это небо дрожит, как вода…
Сколько тысяч шагов от болотных низин до холодной как руки луны?
Гнутся голые ветви под тяжестью птиц. Разум птицей кричит – не беда.
Пусть кричит. У меня есть в запасе последний глоток тишины.
Я домой не вернусь никогда, но зато доживу до утра.
Темный ветер и вечер холодный, луны поворот на ущерб – ничего!
Знаешь, птица, во мне не осталось ни капли раба, и ни капли добра,
И ни капли любви, и ни капли меня самого….

Макс Фрай

Интермедия

-Это… было? – тихо спрашиваю я,  придя в себя.
- Черный дол, черный яр.
Черный бор, черный лес… - насмешливо говорит сестра. – Нет, не было этого. Запомни, этого не было ни-ког-да.
Я поворачиваюсь к брату, но он не смотрит на меня, а глядит на сестру, странно так глядит, пристально. Будто что-то спрашивая, или за что-то благодаря, или прося о чем-то…
Пауза длится несколько мгновений, потом брат нехотя поворачивается ко мне и говорит:
-Этого не было, нет. И не будет никогда, надо полагать.
…Но я прекрасно вижу, что оба они лгут.

Наваждение

Я смотрел в глубочайшие бездны,
Вися на этом высоком дереве,
Болтаясь там девять долгих ночей,
Раненный собственным клинком…
Эдда

Метро. Темно и душно, и половина ламп не горит. Я иду по платформе, проталкиваясь сквозь толпу людей.  А людей не так уж много – уже близится утро, метро недавно открыли… Я заглядываю в чужие лица, но ничего не вижу – одна пустота, серость, отсутствие каких-либо эмоций – или же брезгливость и усталость…
В какой-то момент я замечаю юношу, устало прислонившегося  к стене. Темные джинсы, мятая майка, расстегнутая куртка. За плечом тяжелый рюкзак, руки в карманах. У него взъерошенные, давно не стриженые черные волосы и безумно печальные светлые глаза. Он равнодушно смотрит перед собой. В какое-то мгновение глаза наши пересекаются, и я вздрагиваю от чужого отчаяния. Я всматриваюсь в него, и он, заметив мой пристальный взгляд, пожимает плечами и выжимает из себя улыбку – тень улыбки, когда-то наверняка подолгу гостившей на этих бледных, искусанных до крови губах…Иди себе своей дорогой, говорят его глаза. Иди. Я сам. Я киваю, и, надвинув шляпу так, чтобы не было видно моего увечья, устремляюсь вперед, вперед – вдоль платформы, в серость людских желаний и помыслов, в редкую толпу усталых людей…
На скамье с ногами сидит молодая девушка. На ней проклепанная кожаная куртка, старые джинсы и армейские ботинки. Высокий лоб перетянут тесемкой. Длинные русые волосы, прищуренные карие глаза. В тонких пальцах с остатками черного лака зажата сигарета. Я подхожу и сажусь рядом, с мазохистским наслаждением вдыхая сигаретный дым.
-Как ты?
-Дерьмово…Денег нет, с парнем мы разбежались, а вчера в клубе на сейшене… - В этот момент приходит поезд, и ее слова тонут в грохоте колес.
-Да жизнь вообще дерьмо. – хмыкаю я.
-Ага. Самое что ни на есть дерьмо. – Она присовокупляет еще пару ругательств и бросает окурок под ноги.
-Пойду я… Ты живи, сестрица. Все о’кей будет.
-Будет, надо полагать. – флегматично кивает она. – Как тебя звать-то? – бросает она мне вслед.
Я оборачиваюсь и называю свое имя.
Она кивает и достает еще одну сигарету, а я опять иду вперед, оставляя позади эту незнакомую девушку с ее смешными проблемами…
Вот и закончилась платформа, впереди лестница.
Наверху стоит человек в замызганном черном плаще, с бессмысленными глазами и сальными светлыми волосами.
-Ненавижу!!! – вдруг кричит он, падая на колени. –  Ненавижу!!  Ненавижу!!!                  Не-на-ви-жу!!!
Люди обходят его, и вокруг кричащего человека образуется круг свободного пространства – диаметром метров пять… «Обширялся… Пьян вдребезг…Да он просто псих…» - перешептываются люди.
Я подхожу и сажусь рядом.
-За что? – интересуюсь.
-За все. За все! Ненавижу, ненавижу, па-а-адлы!!! – он снова начинает повышать голос и я, похлопав его по плечу, иду дальше.
Уже видны двери и синяя табличка на них – «Выход в город».
Неподалеку на полу сидит седая старуха с бутылкой пива в иссохших ладонях. Она перекладывает бутылку в левую руку и правой подзывает меня.
Я подхожу и вопросительно смотрю на нее.
-Бросай свои чудеса, старый ворон. – говорит она, хитро поглядывая на меня из-под белоснежных бровей. – Твои пустяковые наваждения растают в свете звезд и в дуновении предрассветного ветра. А, да ты все равно не поймешь. Иди…
Я ошеломленно поворачиваюсь и выхожу на улицу.
Меня чуть не сбивает с ног поток ледяного ветра. Темно, ночь еще укрывает полами своего плаща полупустые улицы города, на небе – яркие звезды…
И все мои воспоминания начинают неизбежно обращаться в предрассветный туман, белесыми клочками растекаясь вокруг…
Я громко кричу и бегу обратно – в метро, мимо усмехающейся старухи, двухметровыми прыжками вниз по лестнице, чудом успеваю вскочить в закрывающиеся двери вагона…
«Осторожно, двери закрываются».
Я сажусь и мучительно пытаюсь вспомнить, какого цвета были глаза у той девушки, нервно курившей на этой платформе дюжину минут назад. Голубые? Нет, черные. Хотя нет же…
«…Твои пустяковые наваждения растают в свете звезд и в дуновении предрассветного ветра…»
Сволочь, сволочь… Старая карга Вёльва…

Из полузабытого

И она пришла опять
И сказала: «Рыцарь, что ты?
Это – сны твоей дремоты…
Что ты хочешь услыхать?
Ночь глуха…»

А. Блок

Интермедия

Я с легким недоумением поднимаю глаза:
-А это.. это – было?
Некоторое время оба они молчат, но потом раздается неуверенный голос сестры:
-Я полагаю, нет…
-А я полагаю, да… - передразнивает ее брат.
Сестра поднимает брови и поворачивается к нему, вглядываясь в его непроницаемое лицо.
-А может, было. Наваждение – оно наваждение и есть, и порой его так трудно отличить от сна или лжи – особенно чужое наваждение. – она делает неопределенный жест рукой и со вздохом отворачивается.
Брат усмехается и говорит..

Когда идет дождь

В те минуты, а если повезет, и часы, когда идет дождь,
Хорошо сидеть дома – в кресле, укутав ноги пледом,
Или на кухне, в круге такого уютного желтого электрического света,
Или на подоконнике распахнутого окна, подставляя лицо струям дождя…
Можно в одиночестве, а можно вдвоем –
Но даже если вдвоем, то все равно получается как бы в одиночестве.
И мягкими волнами накатывает непреодолимая апатия
А небо за окном белое-пребелое
И слепые окна соседних домов
Помогают поверить
Что ты действительно знаешь
Что такое одиночество.
Тихое позванивание ложки в кружке с чаем
Уютной нелепой громоздкой кружки с малиновым чаем
Не нарушает иллюзии
Одиночества и забвения
А когда идет дождь и небо становится странно, небывало белым
Время останавливается
И можно говорить все что угодно
Потому что не считается
Потому что понарошку
Когда идет дождь.
Но говорить не хочется
Хочется молчать
Молчать тоже можно о чем угодно
Потому что дождь идет время стоит и все не считается…
Вот только летать в дождь нельзя
Потому что крылья намокают
Тяжелеют
И ты падаешь
Хотя это стоит тех нескольких блаженных мгновений когда
Ты паришь в легком пахнущем грозой воздухе
И ловишь губами струи дождя
И становишься единым целым с дождем
Но мало кто решается отдать жизнь за это
Почти никто
А жаль.

Из полузабытого

Я помню дождь и помню, как мы спали
Под шум дождя; в раю, увы, едва ли
Бывает дождь. Дожди у нас везде
Идут весной; я вспомню о дожде.
Как он ходил, как бегал он по жести!
Как нам жилось легко и чудно вместе!
Смешливый дождь, рыдающий взахлеб!
Всемирный нам не страшен был потоп…
Блаженный дождь; в аду, увы ,едва ли
Бывает дождь; куда бы не попали
Мы после смерти, будет как зимой:
Звук отменен, завален тишиной…

А. Кушнер

Интермедия

Я изумлена и очарована, очарована и изумлена.
Слегка хриплым от волнения голосом спрашиваю:
-А это, это – было?..
Сестра насмешливо и понимающе улыбается краешком рта.
-Это было… точнее говоря, это есть. Так вот и есть, по большому счету. По единственно важному счету…
-Не разделяю твоего мнения, сестра… - хмыкает брат. – Впрочем, белые небеса вперемешку с чудесами – твоими и не очень всегда кружили тебе голову. Так что кто знает – может и было…
…Под сильным ударом ветра, не выдержав, распахивается окно и занавески странными птицами взлетают к потолку. В комнату врывается дождь, и воздух пахнет грозой, грозой и…

Нам никогда не встретиться

Все кончается, мой друг –
Это наш последний круг.
Не ищи судьбы своей
В бледных призраках вещей
«Мельница»

Я знаю, точно знаю, нам никогда не встретиться.
Разве что
Я прорасту травой на твоем пути
Тонким зеленым стеблем
Травой прорасту, цветком прорасту…
Я знаю, точно знаю, нам не увидеться никогда.
Быть может только
Ты станешь ветром, ветром, дующим мне в лицо
Чудесным прохладным ночным ветром,
Дующим с севера, с твоей далекой родины
Обволакивающим меня как твои руки…
Я уверена, уверена абсолютно – не быть нам рядом.
Разве что
Я стану бликом луны на стали твоего клинка
Серебристым бликом, лишь тенью света,
Лишь воспоминанием…
Я понимаю с горечью – нам не встретиться.
Но может быть
ты станешь туманом
Молочно-белым саваном земли, утренней дымкой,
Обрывками белоснежной мечты в руках моих…
Я знаю с давно затаенной тоской – нам с тобой не увидеться.
Разве что
стану я птицей в небе,
Птицей, кружащейся над тобой и кричащей протяжно
О далеких морях, о странных чудесах, о нашей с тобой любви…
Я помню с болью – не быть нам вместе, никогда.
Разве что
на тонкой-тонкой границе между сном и явью,
Там, где бродят чьи-то забытые видения и
Улетают в белое небо отпущенные детьми воздушные шары
Там, где детские мечты и детские страхи обретают
Колеблющуюся зыбкую плоть и заглядывают в глаза
Оказавшимся там с тайной надеждой на что-то неведомое нам,
Только там, закрыв глаза, вслепую, я смогу нащупать руку твою…

Из полузабытого

Любить, - идти, - не смолкнул гром,
Топтать тоску, не знать ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутиной
Пить с веток. Бьющих по лицу,
Лазурь с отскоку полосуя:
«Так это эхо?» - и к концу
С дороги сбиться в поцелуях…

Б. Пастернак

Интермедия

-А было ли это? – неохотно нарушаю наступившую тишину я.
Сестра отворачивается. В глазах ее – кто бы мог подумать! – предательски блестят слезы. Или это игра света? Кто знает, впрочем…
Проходят несколько томительных секунд, и она вновь смотрит на меня.
Нет, слезы мне определено померещились.
-Было. – сухо роняет она, откидывая с лица прядь волос.
-Не было, - лениво говорит брат, склонив голову набок и наблюдая за ней.
Она бросает на него взгляд, хмыкает и…

Эпилог

Комната пуста, окно распахнуто настежь, но чудесный ветер наваждений, что приносил нам запах ванили и жар пустыни, свежесть грозы и чужую боль, они забрали с собой.
Лишь два кресла стоят посреди комнаты да старый мой магнитофон на полу.
Как только я осталась одна в комнате, он, не давая мне насладиться тишиной и пустотой этих мгновений, сам собой включился, и, страшно хрипя (батарейки в нем сели, что ли? – хотя что это я, не в батарейках ведь дело совершенно…) начал издавать знакомые звуки старых песен, которые и я когда-то знала, но так странно и чарующе звучат они сейчас, в какофонии постороннего шума…

«Ты веришь запаху трав, я – стуку в дверь.
Но разве важно, кем были мы, и кто мы теперь?
Ведь в этой игре решать не нам, и не нам назначать масть;
Но мне кажется, стоит встать, даже если придется упасть…»

Магнитофон беснуется и беснуется, сходит с ума, трясется, выдавая лишь обрывки песен:

«А в странах за морем, где люди крылаты,
Жил брат мой – он был королем.
И глядя, как кружатся в небе фрегаты,
Я помнил и плакал о нем.
Брат мой с ликом птицы!
Брат с перстами девы!
Брат, мне море снится,
Черных волн напевы!
Брат мой…»

Магнитофон хрипит и захлебывается звуком…

«Все кончается, мой друг,
Разрывают кольца рук,
Свитые в тугую плеть –
Боль и сказка, свет и смерть.»

Кажется, будто он живой, будто он воет, захлебываясь от чужой боли и от чужой невыразимой тоски…

«Протяни мне руку, брат,
Нас ждут дела -
Мир оставим за спиной.
Подними на небо взгляд,
Воздух режут два крыла,
Это прилетел дракон за мной.
Путь укажут нам волхвы,
Оружие
Нам подарит дух огня,
Если в этом мире мы -
Ненужные,
Значит, ждут нас в замке короля»

Будто он одержим, одержим – но вот только чем – об этом страшно даже думать…

«Мне пора уходить, возвращаться домой,
Унесёт меня в даль мой скакун вороной,
Никогда не увижу я больше тебя.
Ты прости меня, брат, и прощай навсегда»

Он выдает последние строки и замолкает:

«Но знали бы вы ,что творится со мной,
Что творится со мной,
Когда он меня называет сестрой…»

…Я неторопливо прохаживаюсь по пустой комнате. Теперь она кажется мне еще более пустой, насколько это возможно: без странных чудес этой пары, без их насмешливых улыбок, равнодушных жестов и молчаливого сочувствия, я, наверное, буду скучать. Не думаю, впрочем, что долго – лица всегда стираются из моей памяти быстро, слишком быстро, иначе жизнь моя была бы нескончаемой мукой.
  Теперь я знаю о них все. Вернее, не так. Почти ничего не знаю – но понимаю все. Жизнь их – это прогулка по тонкой-тонкой натянутой веревке, веревке между любовью и ненавистью, правдой и ложью, равнодушием и сопереживанием, памятью и забвением… Названные брат и сестра. Бессмертные. Навеки одержимые непонятными своими чудесами. Порою кажется, что не нужны они друг другу, что и в одиночку прожили бы они прекрасно. Но впечатление это обманчиво, очень обманчиво, и рассеивает его одно-единственное лукавое перешептывание, насмешливый, но на дне полный тоски взгляд, протянутая рука…
И так странно и красиво смотрятся они вместе:
Длинные, белоснежные пряди его прямых волос и ее волосы – вьющиеся и темно-русые. Ее темные глаза и его светлые, ее насмешливая улыбка и его снисходительная усмешка, ее зеленое платье и его темный плащ, и ростом она гораздо ниже и где-то по плечо своему брату, но ее рука – в его руке, и между ними – любовь и ненависть, правда и ложь, равнодушие и…
Я подхожу к магнитофону, уже успокоившемуся и тихо лежащему на полу грудой ненужной пластмассы и щелкаю по кнопке с надписью «play».

«Налей еще вина, мой венценосный брат.
Смотри, восходит полная луна…
В бокале хлещет влага хмельного серебра,
Один глоток, и нам пора умчаться в вихре
По Дороге Сна…
По Дороге Сна, пришпорь коня,
Здесь трава сверкнула сталью,
Кровью – алый цвет на конце клинка…
Это для тебя и для меня,
Два клинка для тех, что стали
Призраками ветра на века…
Так выпьем же еще, есть время до утра,
А впереди дорога, так длинна…
Ты мой бессмертный брат, а  я тебе сестра,
И ветер свеж, и ночь темна,
И нами выбран путь – Дорога Сна…
По дороге сна, тихий звон подков,
Лег плащом туман на плечи,
Стал короной иней на челе…
Острием дождя, тенью облаков,
Стали и мы с тобою легче,
Чем перо у сокола в крыле…
Так выпьем же еще, мой молодой король!
Лихая доля нам отведена…
Не счастье, не любовь, не радость и не боль –
Одна луна, метель одна,
И вьётся впереди Дорога Сна…
По Дороге Сна,  мимо мира людей –
Что нам до Адама и Евы,
Что нам до того, как живет Земля?..
Только никогда, мой брат-чародей…
Только никогда, мой брат-чародей…
Только никогда, мой брат-чародей…
Т о л ь к о  н и к о г д а . . . »

Eilieah
Спасибо... да, я замечаю эти ляпы.... может и соберусь их исправить. Но скорее всего не буду 8).
VAN DER STALKER, rainstroller, дело в том, что в загребущие мои лапы эти дивные оранжевые (тогда еще только оранжевые) книжки попали, когда мне было лет девять, и тем самым определили мое дальнейшее существование 8) И вот эти пять лет на протяжении всего моего, хыхы, отрочества, они были моей не то чтобы библией, но чем-то вроде такого старого друга, который стоит на полке и начнет говорить не раньше чем ты его спросишь (за что я очень люблю книги ), я их перечитывала много раз и многие места помню наизусть даже сейчас. Вот. Сейчас у меня эта безумная любофь прошла, но вот эта вот фрайность настолько вьелась в мои и без того не очень-то большие мозги 8)), что уже стала частью меня. И фиг куда денешься, от себя-то.
Ну, будем считать, это не самое худшее влияние 8)))

Eilieah
Зайка 8))). Смотри начало первого поста и не задавай маме глупых вопросов, а то мама не купит Бентли 8))))