* * *
Этот воздух пропитан смолой и поникшей травой,
отдавая почти незаметно болотною тиной.
Наконец-то свободная, ты возвратилась домой.
Невесомою мнится душа - значит, стала единой:
лоскутки как-то сами собою сложились в узор -
удивительно, если учесть, как мы души калечим, -
ни следа не осталось от пыли, и выметен сор,
сохранилось лишь то, что считается мудрым и вечным
да возможность блуждать в недрах памяти, будто в лесах,
не боясь потеряться в бесчисленных внутренних чащах,
в трахеидах стволов и в смолою пропитанных снах...
и однажды совсем не вернуться к себе-настоящей.

* * *
Много лет я смотрю сквозь себя на бескрайнюю жизнь.
Жизнь похожа на пеструю ткань, а точней - волокно,
ибо в памяти годы и дни кое-как, но сплелись,
да и нити дождя образуют свое полотно,
пелену, за которой скрываются люди, дома
и сливаются звуки - где пенье, где ругань, где смех?
На деревьях висит пожелтевшей листвы бахрома -
скоро пустят на нитки ее, как и всё, как и всех,
чтобы новое что-то сплелось... Вот такой вот закон:
жизнь должна обновляться, всегда оставаясь собой.
И по этой причине - мы есть, и мешается сон
с мутной явью, а ветер играет с осенней листвой.

* * *
Заплутала меж книжных страниц, полустершихся строчек,
потерялась (возвратная форма) - себя потеряла
(безвозвратно, пожалуй). Считаю количество точек,
многоточий, тире, запятых... - хоть порядком устала.
Ну а текст не кончается. Льется строка за строкою,
в никуда утекает как воздух прозрачное время.
Сквозь него я бреду (слишком узкой, возможно, тропою),
то и дело ладони холодным дыханием грея.

Я почти убедилась, что жизнь - безвозвратная форма,
и смирилась. И, знаете, стало теплее на сердце.
Может, счастье - в умении слиться с прозрачностью фона,
стать не больше, чем точка, тире, запятая в струящемся тексте?

* * *
"Поэт - небожитель, а вы хотите устроиться на земле"
(Венцеслав)

Не продам свою душу за этот сомнительный дар.
Что во мне постепенно росло, созревало и крепло,
я не брошу в огонь, превращая в безумный пожар,
а потом - в безнадёжную горстку легчайшего пепла,
чтоб посыпать главу. Нет, не стану ни рвать, ни метать,
ни плясать на осколках разбитых надежд. Я всего лишь
предпочту, от тебя согреваясь, тебя согревать,
если хватит тепла, ну и если, конечно, позволишь.

Ни одна из тех звёзд, что горят в леденеющей мгле
так призывно, ещё никого из землян не согрела.
Да, поэт - небожитель, а я же хочу - на земле...
Но Земля, если вспомнить учебник, - небесное тело.

* * *
"Удержи этот хрупкий мир,
ну а он тебя точно удержит..."
(с) я, 2007 г.

"Удержи - и удержишься" - сказано мною. Но сил
не хватает: золой, как известно, становится пыл.
Слишком крепко, возможно, держу, оттого и проблемы.
И порой посещает желанье все бросить, уйти,
даже если рискую опоры в ином не найти,
перестать быть частицей своей же абстрактной системы.

Перестать трепетать за нее, и болеть, и дрожать,
и расходовать силы на то, чтоб ее удержать
(ибо, кроме усилий, она никогда не держалась
ни на чем). И сказать: "Рассыпайся. Не стану жалеть,
а точней, постараюсь скорей ее преодолеть,
никуда, ни к чему, ни к кому не ведущую жалость.

Рассыпайся, мной созданный мир, если ты обречен,
ну а я не хочу, я - не ты, и вообще ни при чем...
Сотни новых, получше, создам еще, и не иначе!"

...Отпущу - и рассыплется, дрогнув, и станет ничем.
Ну и пусть. Станет меньше одним средоточьем проблем.
И никто не увидит, как я сотрясаюсь от плача.

* * *
Слава Богу, ты мною не выдуман, нет, ты живой,
и не тень, и не символ чего-либо, и не иллюзия.
Слава Богу за то, что есть связь между мной и тобой,
что сквозь тысячи стен ощущаю тончайшие узы, но, -
слава Богу, ты где-то вовне... Значит, и наяву
я могу прикасаться к тебе, слышать голос, дыхание.
Вот он ты, ну а вот она я. Я дышу, я живу,
как и ты... И не надо - вплотную, не надо слияния,
ибо, чтобы любить, нужен внешний, отдельный объект:
если мы растворимся друг в друге, любить станет некому,
ведь получится так, что тебя и меня больше нет,
есть единое нечто, возможно, отныне до века, но...
Слава Богу, что всё так как есть, что мы два существа,
хоть пожалуй, и можно назвать нас друг другом богатыми.
Есть пространство и между молекулами вещества,
и ядро сохраняют при взаимодействии атомы...

(ну, ядерные реакции я в расчёт не брала, только химические

* * *
Мир - огромный сосуд. Мы - мельчайшие капельки фазы
в этом крепком растворе, точнее, бульоне... Сливаясь
воедино и вновь расходясь - постепенно ли, сразу, -
а порою на части, десятки частей разбиваясь,
мы по кругу плывём. Каждый круг - это новая драма.
Так веками мы движемся в заданном нам направленье
и постигнуть пытаемся, кто мы, и кто так упрямо
этот странный бульон в круговое приводит движенье,
добавляя в него то одно, то другое, то третье
(или всё возникает само и в пределах сосуда?)
Хоть порою взываем друг к другу: "Не мудрствуйте - верьте!
То, что здесь мы и что таковы мы, считайте за чудо!" -
тем не менее эти вопросы всё гложут и гложут.
Кто мы в вареве этом средь зелени? Кто-нибудь знает?
И ещё: кто же всё-таки время от времени ложку
погружает в сосуд - и одно за другим исчезает,
как отдельные особи - так и семейства, и царства...

* * *
"Всё меняется, всё течёт,
только это и неизменно" -
слово к слову, не речь, а мёд,
и слова эти постепенно
станут шумом - и тишиной,
ведь над созданным властны сроки.

О не высказанное мной,
не разменянное на строки!

* * *
Живое нельзя удержать, и присвоить нельзя:
оно - непрерывный поток, череда изменений.
Дробясь, искажаясь, срастаясь, плывя и скользя
сквозь время, сквозь воздух, сквозь сутолоку поколений,
оно уплывёт непременно из рук. Да и ты
себя не присвоишь себе, ибо сам ты такой же -
всецело дитя этой жизни, её суеты -
не равный себе, вырастаешь из собственной кожи;
меняясь, ты ищешь себя, своё зыбкое я
в одном за другим из огромного множества ликов,
хранящих в себе, в каждой клеточке, шифр бытия,
подобного морю с бесчисленным множеством бликов
на зыбких волнах...

* * *
"Ветер, о чем-то крича мне, бьется в окно..."
(с) я, 2007 г.

Дождь за окном мне о чем-то всю ночь, до утра, говорил,
только впустую - увы, я не знаю его языка.
Город гигантскою птицей по мутному воздуху плыл,
люди, зарывшись в его оперение, наверняка
что-то друг другу кричали, плутая в запутанных снах,
голос срывали и слушали сиплое эхо в ответ.
Город был так уязвим, он лежал на воздушных волнах...
Может, мне все это снилось сегодня, а может, и нет.
Сердце - в морозных узорах, поэтому - мне все равно,
нет ни желанья, ни смысла, ни силы что-либо менять.
Ветер о чем-то кричал мне и яростно бился в окно.
Я не смогла... А точней, не хотела его понимать.