По просьбе Ньюамста выкладываю стихотворения Ларисы Миллер. Я ее очень люблю, и выбрать что-либо было трудно. Так что здесь много )
* * *
Скоро стает, скоро стает снег.
Будет небом целый мир запружен,
И растреплет небо человек,
На ходу расплескивая лужи.
Разорвет он облака в клочки…
А когда уймется и застынет,
От далекой незадетой сини
Снова станут синими зрачки.
Скоро стает, скоро стает снег,
И коснется неба человек…
* * *
Я прячусь в сонную подушку
От белой полночи в окошке,
И снится, снится мне морошка
И все в морошке, как в веснушках.
А утром ведер перезвоны
И тает сон, как мягкий пряник…
Своей морошке класть поклоны
Идут по тропке северяне.
И перед нею на колени
В тепло и влагу мшистых кочек, –
Да будет на зиму варенье,
Чтоб коротать длинноты ночи!
Я ведер полных столько, столько
Встречаю нынче на Мезени,
Что доверять примете только б –
И ждать везенья, ждать везенья.
* * *
От маеты, забот и хвори,
Раздвинув дни, я улизну,
Как между планками в заборе,
И, окунувшись в тишину,
У осени по самой кромке,
Где листьев ржавые обломки
Покрыты коркой ледяной,
Пройду и стану тишиной.
* * *
Январский сумрак затяжной,
Сугробы хрустки, как суставы,
И тянутся по Окружной
Запорошенные составы.
Снега, как дни мои, несметны.
Я в этом мире – на века.
Но снег стряхну с воротника
И в дом войду. И снова – смертна.
* * *
Не ждать ни переправы, ни улова,
Ни окрика, ни шороха, ни зова.
У леса, у глухого перелеска,
Средь синевы и тишины, и плеска,
На берегу, колени к подбородку,
Сидеть, следя недвижимую лодку
И слушая полуденные речи
Реки, не прерывая, не переча.
* * *
А у нас ни двора ни кола.
Тихо тают в ночи купола,
Тихо таем с тобою в ночи –
Пришлый люд. Ни к кому и ничьи.
Светом в окнах не ждет городок.
Не зовет у причала гудок.
До зари никаких переправ.
Можно где-то меж неба и трав
Привалиться к березе плечом
И не думать совсем ни о чем.
Пересуды, и сборы, и путь –
Все потом. Все потом. Как-нибудь!
Ночь тепла, точно ворох пера.
Все потом. Как пойдут катера.
* * *
Горячей галькой к морю выйду –
И прах земной, и жар, и гнет,
И боль, и праздность, и обиду
Смывают волны горьких вод.
И жизнь из суток не кроя,
Живу. Ступни ласкает тина.
И все сомкнулось воедино,
Как моря и небес края.
* * *
Ни пристаней и ни границ,
Ни колоколен, ни бойниц,
Ни слуг, ни голи, ни элиты.
В степной траве – надгробий плиты.
И обнажают стен остатки
Одну лишь тайну – тайну кладки.
* * *
А у меня всего одна
Картина в рамке побеленной:
Июньский день и сад зеленый
В квадрате моего окна…
И дуба тень. И дома тыл.
Забор. А ниже, где художник
Поставить подпись позабыл –
Омытый ливнем подорожник.
* * *
Я в новый день вступаю не спеша,
Когда луны растает в небе долька,
От холода сробев и не дыша,
В него вхожу по щиколотку только,
Как в реку, что светла и велика;
И наклоняюсь, не пройдя и пяди,
Чтобы коснуться пальцами слегка
Незамутненной неподвижной глади.
Глядит ли кто вослед иль не глядит,
Как ухожу из обжитого края
Минувших дней? И, бликами играя,
Грядущее мне пальцы холодит.
* * *
Я не иду сегодня на уловки,
Чтоб обогнать спешащих впереди.
Шатаюсь по заезженной Петровке,
Где лес витрин, прохожих – пруд пруди,
Где до всего на свете каждый падок
И ни один не обойден лоток,
И плод лоточный, как эдемский, сладок,
И бесконечен страждущий поток.
И в том потоке я шатаюсь праздно
Средь сотен душ. Со мною – ни души.
И постигаю города соблазны,
Как девочка, что родом из глуши.
И суетных страстей своих не прячу
И растворяюсь в сутолоке дня,
И чувство ожидания удачи
Вселяется невидимо в меня.
* * *
Помоги мне уйти от запутанных троп,
Непролазных завалов, дремучих чащоб,
Опостылевшей битвы за каждую пядь.
Дай мне дверь и порог – буду дом охранять.
На одной из дорог отыщи, помани –
Стану преданным другом на долгие дни.
Буду сон твой хранить и не спать до зари,
Ни на шаг не уйду от привычной двери,
Чтобы новой тропы не распутывать нить
И не выть на луну, и тебя не будить.
* * *
А воды талые кругом
Светлы, как слезы умиленья.
И впору, бросив зимний дом,
Пуститься в путь без промедленья
И заплутаться где-нибудь
В лесах за станцией Лосинка,
И незаметно соскользнуть
С земли, как со щеки слезинка.
* * *
И говорим о том о сем,
Покуда в сумерках пасем
Сухой листвы стада овечьи.
И бесконечны наши речи
О будущем, о вечных снах,
Об ускользающих годах,
Неизживаемых обидах…
О том, о чем и вдох и выдох.
* * *
Я в детстве жаждала чудес
И перечитывала сказки,
В которых непролазный лес
Вдруг расступается к развязке.
Но чудеса не шли в мой дом,
Без них привыкла обходиться
И над нехитрым пустяком
Подолгу мучиться и биться.
Сильна привычка. И теперь
Явись божественная сила, –
Ее, пожалуй, верь – не верь,
Я б ни о чем не попросила.
* * *
От привычного мне отдохнуть бы обличья
И примерить чужую красу и величье,
И примерить чужую судьбу и удачу,
И вздыхать, и ступать, и смеяться иначе.
Но боюсь, кто-нибудь для потехи ли сдуру
Вдруг возьмет и сожжет мою прежнюю шкуру.
* * *
А кругом туман густой,
Ни домов и ни созвездий,
На невидимом разъезде
Дребезжит трамвай пустой.
И ни неба, и ни дна,
Ни конца и ни продленья,
Предстоит ночное бденье
Под луной, что не видна.
Просветлеет ли к шести?
Или же, бывает всяко,
И не выбраться из мрака,
И пути не обрести?
* * *
А. А. Тарковскому
Поверить бы. Икону
Повесить бы в дому,
Чтобы внимала стону
И вздоху моему.
И чтобы издалека
В любое время дня
Всевидящее око
Глядело на меня.
И в завтра, что удачу
Несет или беду,
Идти бы мне незрячей
У Бога на виду.
* * *
И как шар наш земной ни кругл,
Все же ищем на нем мы угол,
Чтоб хранить там тряпье, посуду,
Старых книг и привычек груду,
И причуды, и ахи-вздохи,
Пуд обид и надежды крохи,
Чтоб ступить, когда мир кренится,
На обжитую половицу.
* * *
И снова я заговорила
Тогда, когда молчать бы надо.
Какая-то глухая сила
Велит мне третьи сутки кряду
Искать слова и все, что ныло,
Бумаге поверять без толку.
Когда всего-то надо было
Лишь выплакаться втихомолку.
* * *
Ах, все о том же – как пою и плачу,
Как улыбаюсь, как улыбку прячу,
И про тоску свою и про смятенье,
А если о чужом полночном бденье
И о чужой улыбке и судьбе,
То все равно – и это о себе.
* * *
Не увидеть своего
наивысшего полета,
Потому что мутен взор
от струящегося пота.
Не изведать, не узнать,
что такое завершенность,
А изведать боль в висках,
пустоту, опустошенность.
Да и есть ли тот полет
и свершенье в виде чистом
Или только кровь и пот
и дыхание со свистом?
* * *
Позови меня негромко.
Голубого неба кромка
Показалась в серый день.
Позови туда, где ломкий
Лед хрустит и снег бахромкой
Лег на ветви, куст и пень.
Позови смотреть на дали.
Все давным-давно сказали
Мы друг другу, ты да я.
Мы пойдем с тобой в иные,
Молчаливые края,
Где значенье в каждом хрусте
И спастись нельзя от грусти
В хороводе слов и дел,
И никем не обозначен
Нашего пути предел.
* * *
Для грусти нету оснований,
Кочуем в длинном караване
Всех поколений и веков,
Над нами стая облаков,
А перед нами дали, дали…
И если полюбить детали,
Окажется, что мы богаты
Восходом, красками заката
И звуками, и тишиной,
И свистом ветра за стеной,
И тем, как оживают листья
Весной. И если в бескорыстье
Земных поступков наших суть,
Не так уж тяжек этот путь.
* * *
Ложатся дни, как чуждые слои
На подлинник и редкий и бесценный.
И что ни день – почти живые сцены
Разлук и встреч и мелкие бои
За миг удачи, слаженность, успех –
Подобье драм, улыбок и печалей.
И вдруг понять: была лишь там, в начале,
Единственная истина из всех.
И безоглядно устремиться к ней,
Туда, где все пронзительно и остро,
Скоблить, счищать ненужный хаос пестрый,
Немало проведя без сна ночей,
Не мешкая на длительном пути,
И обнаружить, кончив труд упорный,
Что подлинник – потрескавшийся, черный
И линии невидимы почти.
* * *
Почти затоплена земля,
Та, на которой мы стояли,
И золотятся под лучом
Уже затопленные дали.
На обреченном островке
Нет смысла оставаться доле,
Уходит почва из-под ног,
И мы – нигде, и мы – на воле.
И, не заботясь о пути,
Ступаем, небосвод колебля,
И обвевают ноги нам
Ушедшие под воду стебли,
И не предвидится нигде
Ни пяди благодатной суши,
И замирают от тоски
И от восторга наши души.
* * *
Ну вот и мы внесли свои пожитки
В огромный дом, где было все в избытке
Еще до нас, где гибли и цвели,
В любви клялись и клятву нарушали,
Впадали в ересь, берегли скрижали
И верили, что лучшее вдали.
Но что нам тяжкий опыт всех веков
И знание иных тысячелетий,
Когда мы снова не находим слов
И немы, точно первые на свете,
Перед лицом и счастья, и утрат.
И в доме, что Овидий и Гораций
Воспели и оплакали стократ,
Как браться за перо? И как не браться?
* * *
Не спугни. Не спугни. Подходи осторожно,
Даже если собою владеть невозможно,
Когда маленький ангел на белых крылах –
Вот еще один взмах и еще один взмах –
К нам слетает с небес и садится меж нами,
Прикоснувшись к земле неземными крылами,
Я слежу за случившимся, веки смежив,
Чем жила я доселе и чем ты был жив,
И моя и твоя в мире сем принадлежность –
Все неважно, когда есть безмерная нежность.
Мы не снегом – небесной осыпаны пылью.
Назови это сном. Назови это былью.
Я могу белых крыльев рукою коснуться.
Надо только привстать. Надо только проснуться.
Надо сделать лишь шаг различимый и внятный
В этой снежной ночи на земле необъятной.
* * *
Б. А.
Все в мире есть: и пыльный тракт, и стежки,
И сад в цвету, и хижина в огне,
И отпечаток маленькой ладошки
В морозный день на ледяном окне,
Могильный крест и воробьиный крестик
На самом чистом утреннем снегу;
И чудо быть и днем и ночью вместе
С тем, без кого едва ли жить смогу.
* * *
Где ты тут в пространстве белом?
Всех нас временем смывает,
Даже тех, кто занят делом –
Кровлю прочную свивает.
И бесшумно переходит
Всяк в иное измеренье,
Как бесшумно происходит
Тихой влаги испаренье,
Слух не тронув самый чуткий;
Незаметно и невнятно,
Как смещаются за сутки
Эти солнечные пятна.
Где ты в снах своих и бденьи?
В беспредельности пространства
Только видимость владенья,
Обладанья, постоянства.
* * *
Не горечь, не восторг, не гнев
И не тепло прикосновений –
Лишь контуры домов, дерев
Дорог, событий и явлений.
У тех едва заметных рек,
Тех еле видимых излучин
Еще и не был человек
Судьбою и собой измучен.
И линией волосяной
Бесплотный гений лишь наметил
Мир, что наполнен тишиной,
Без шепота и междометий.
Да будут легкими штрихи,
Да будет вечным абрис нежный
И да не знать бы им руки
Излишне пылкой иль прилежной…
Да научиться бы войти
В единый мир в час ранней рани,
Не покалеча по пути
Ни малой черточки, ни грани…
* * *
И вновь, как все века назад,
Белым-бело, пустынно, глухо,
Ничто не остановит взгляд,
Ничто не потревожит слуха,
Нигде ничей не вьется след,
А только матовый и ровный
Невозмутимый льется свет
С небес на этот мир огромный,
Где не было еще никак
Совсем – ни хорошо, ни плохо,
Где только будет – вздох и шаг,
И облачко у губ от вздоха.
* * *
Проникнуть в тайны бытия –
Желанье дерзкое какое.
Мир и в движенье, и в покое
Пребудет, главное тая,
Нам оставляя сто личин,
Сумятицу причин и следствий
И хоровод пиров и бедствий,
И цепь рождений и кончин.
Сегодня сер он, точно прах,
А завтра весь он – нараспашку,
И дарит белую ромашку
С росинками на лепестках.
* * *
И ночью дождь, и на рассвете,
И спят благословенно дети
Под шепоток дождя.
Покуда тишь и дождь, как манна,
Идет с небес – все безымянно
Окрест. А погодя
Вновь обретет и знак, и дату
И двинется опять куда-то,
Неведомо куда.
И распадется, раздробится
На силуэты, жесты, лица,
Миры и города.
И станет зыбким и конечным
Все то, что достояньем вечным
Как будто быть должно.
И будут новые потери
Нас укреплять в нелепой вере,
Что так заведено.
Устав от собственного ига,
Мы будем ждать иного мига,
Напрягши взор и слух
И позабыв за ожиданьем,
Что мы владеем мирозданьем
И что бессмертен дух.
* * *
Все предстоит, лишь предстоит.
И этот путь еще не начат.
И в нас еще ничто не плачет,
Не стонет, душу не томит.
Покуда где-то вдалеке
То, с чем немыслима разлука,
Из тех краев пока ни звука.
И мы легки и налегке.
И никаких не знаем уз,
И никаких не знаем тягот
Из тех, что нам на плечи лягут,
Наш с миром сим скрепив союз…
К такой поре, к тем давним нам
Теперь испытываю зависть:
Тогда лишь предстояла завязь
И чаша лишь плыла к губам.
А нынче пьем и жаль глотка,
Поскольку не бездонна чаша
И бесконечно коротка
Превратная дорога наша.
* * *
Дней разноликих вьется череда,
Приходит срок – пустеют города
Улыбок, встреч и долгих разговоров,
Согласья тихого и молчаливых взоров.
Но я земли не уступлю ни пяди
В том нежилом и опустевшем граде
И не сожгу его, и не разрушу –
И ничего, что было, не нарушу.
Он будет мною охраняем свято.
Я помню краски каждого заката.
Я буду приходить туда в мечтах,
Распугивая оголтелых птах,
За долгий срок привыкших к запустенью,
И, наклоняясь к каждому растенью,
Касаться лепестков в знакомых крапах
И медленно вдыхать забытый запах.
* * *
Опять мы днем вчерашним бредим,
Тем, что неслышим и незрим,
Минувшее сквозь память цедим,
Минувшего вдыхаем дым
И в то, что ливнями размыто,
Ветрами порвано в клочки, –
Во все, что жито- пережито,
Глядим, как в темные зрачки, –
И блещут высохшие реки,
Давно угасший луч игрив,
Пока не опустились веки,
Зрачки бездонные прикрыв.
* * *
А лес весь светится насквозь –
Светлы ручьи, светлы березы,
Светлы после смертельной дозы
Того, что вынести пришлось.
И будто нет следов и мет
От многих смут и многой крови,
И будто каждая из бед
На этом свете будет внове.
Вот так бы просветлеть лицом,
От долгих слез почти незрячим,
И вдруг открыть, что мир прозрачен,
И ты начало звал концом,
И вдруг открыть, что долог путь –
И ты тогда лишь не воспрянешь,
Когда ты сам кого-нибудь
Пусть даже не смертельно ранишь.
* * *
И все равно я буду помнить свет.
И в пору тьмы, и на пороге смерти
Я не скажу, что в мире света нет,
А если и скажу, то мне не верьте.
Сплошная тьма у самого лица.
Но стоит сделать два нетвердых шага,
И вот уж под лучом искрится влага
Какого-то лесного озерца.
Мираж и сон? Воображенья плод?
И ночь кругом, и свет совсем не брезжит;
Но значит, где-то день и солнце нежит,
И огненно настурция цветет.
* * *
Ничего из того, что зовется броней –
Ни спасительных шор, ни надежного тыла…
Как и прежде, сегодня проснулась с зарей,
Оттого, что мучительно сердце заныло,
То ль о будущем, то ли о прошлом скорбя…
А удачи и взлеты, что мной пережиты,
Ни на грош не прибавили веры в себя,
Но просеялись, будто сквозь частое сито.
Так и жить, как в начале пути, налегке –
Неприкаянность эту с тобою поделим.
Тополиная ветка зажата в руке –
Вот и руки так горько запахли апрелем.
* * *
Сегодня чет, а завтра нечет –
Нам пташка божия щебечет,
На землю глядя свысока, –
Мол, все течет, и жизнь – река,
Сегодня так, потом иначе,
А значит, нет причин для плача,
И миг любой, как лист с дерев,
Проносится, едва задев.
Едва задев, летит мгновенье…
Под этот свист, под это пенье
Идем, свершая путь свой крестный,
Походкою тяжеловесной,
Приемля все, что день принес,
И близко к сердцу, и всерьез.
* * *
Я не знаю пути до небесного рая.
Три обычных ступеньки до рая земного,
Где огромные дни, постепенно сгорая,
Из-за дальних лесов поднимаются снова;
Где, спустившись с крыльца прямо к яблоням влажным,
Плод росистый вкушаешь во время восхода,
Где раздумья о вечном и жизненно важном
Не сулят непременно дурного исхода,
И простая потребность добраться до сути
Не ведет непременно к страданью и смуте.
* * *
Осенний дождик льет и льет –
Уже и ведра через край.
Не удержать – все утечет.
И не держи – свободу дай.
Пусть утекают воды все
И ускользают все года –
Приснится в сушь трава в росе
И эта быстрая вода.
В промозглую пустую ночь
Приснится рук твоих тепло.
И этот миг уходит прочь.
И это лето истекло.
Ушла, позолотив листы,
И эта летняя пора,
Прибавив сердцу чистоты,
Печали, нежности, добра.
* * *
Любовь – не прах. И жизнь – не прах.
И этот рук прощальный взмах,
И этот лист в осенний час –
Все повторится после нас:
О твердь земную яблок стук
И весь запас страстей и мук,
Которым не грозит конец
С концом вкусивших все сердец.
* * *
Как ручные, садятся на грудь
Листья дуба и клена.
Что такое наш жизненный путь,
Бесконечно продленный?
Миллионы концов и начал
В непрерывной цепочке –
От листа, что сегодня опал,
И до завтрашней почки.
Это цепь бесконечных утрат,
Бесконечных находок,
Это вечно восход и закат
С обещаньем восхода.
Это вечно то сушь, то дожди,
То пустыни, то реки,
Это вечное вслед – «подожди» –
Уходящим навеки.
* * *
Вот и на этом пепелище
Возникнет новое жилище.
Иди же, не сбавляя шаг,
Тки дальше нити жизни вечной
И не держись, сверчок запечный,
За свой разваленный очаг.
Жизнь не выносит проволочек
И гонит прочь живой комочек
От стен сгоревших в край жилой,
Маня и красками и пеньем,
Грозя оставшимся забвеньем
И погребеньем под золой.
* * *
Я вхожу в это озеро, воды колыша,
И колышется в озере старая крыша,
И колышется дым, что над крышей струится,
И колышутся в памяти взоры и лица.
И плывут в моей памяти взоры и лики,
Как плывут в этом озере светлые блики.
Все покойно и мирно. И – вольному воля –
Разбредайтесь по свету. У всех своя доля.
Разбредайтесь по свету. Кочуйте. Живите.
Не нужны никакие обеты и нити.
Пусть уйдете, что канете. Глухо. Без срока.
Все, что дорого, – в памяти. Прочно. Глубоко.
* * *
Нас годы предают,
Нас годы предают…
Нас юность предает,
Которой нету краше…
И птицы, и ручьи
Весенним днем поют
Не нашу благодать,
Парение не наше.
Лети же, юность, прочь!..
Я не коснусь крыла
И не попомню зла
За то, что улетела.
Спасибо, что была,
Спасибо, что вольна –
И улетела прочь
Из моего предела.
И я учусь любить
Без крика «подожди!»,
Хоть уходящим вслед
С отчаяньем гляжу я.
И я учусь любить
Весенние дожди,
Что нынче воду льют
На мельницу чужую.
* * *
И день и ночь, и день и ночь
Я вижу дальних крыльев трепет
И слышу отдаленный лепет
Всего, что улетает прочь.
И не могу остановить,
И взять, как бабочку, за крылья,
И бесполезны все усилья,
И безнадежно рвется нить.
А если б даже и могла,
Кому нужна такая доля –
Сжимать два бьющихся в неволе,
Два рвущихся из рук крыла?
* * *
Почему не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему не летишь, коли отперты все ворота?
Почему не идешь по холмам и по чистому полю,
И с горы, что полога, и на гору ту, что крута?
Почему не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен лучами небесного купола край.
Время воли пришло, время вольности, время исхода –
И любую тропу из лежащих у ног выбирай.
Отчего же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего же ты гладишь постылый настенный узор
И совсем не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
* * *
Все исчезнет – только дунь:
Полдень, марево, июнь,
Одуванчиково поле,
Полупризрачная доля
Жить вблизи лесов, полей,
Крытых пухом тополей.
* * *
Ветер клонит дерева.
Пробивается трава,
Пробиваются слова,
Точно из-под спуда.
Хоть и девственна трава,
Да затасканы слова
Про земное чудо.
Все воспето до клочка,
До зеленого сучка,
Что колеблем птахой.
Что слова? Молчком живи,
Словом Бога не гневи,
Вешний воздух ртом лови
Да тихонько ахай.
* * *
Такой вокруг покой, что боязно вздохнуть,
Что боязно шагнуть и скрипнуть половицей.
Зачем сквозь этот рай мой пролегает путь,
Коль не умею я всем этим насладиться,
Коль я несу в себе сумятицу, разлад,
Коль нет во мне конца и смуте и сомненью,
Сбегаю ли к реке, вхожу ли в тихий сад,
Где каждый стебелек послушен дуновенью.
Вокруг меня покой, и детская рука
Привычно поутру мне обвивает шею.
Желаю лишь того, чтоб длилось так века.
Так почему я жить не мучась не умею?
И давит и гнетет весь прежний путь людской
И горький опыт тех, кто жил до нас на свете,
И верить не дает в раздолье и покой,
И в то, что мы с тобой избегнем муки эти,
И верить не дает, что наша благодать
Надежна и прочна и может длиться доле,
Что не решит судьба все лучшее отнять
И не заставит вдруг оцепенеть от боли.
* * *
Не знаю. Не узнаю впредь,
Зачем живу на белом свете
И для чего мгновенья эти
Опять стремлюсь запечатлеть.
Неужто плачу и пою,
Приемлю и дары и муки,
Чтобы однажды чьи-то руки
Перелистали жизнь мою?
* * *
Ты кто, смятенная душа,
И кто тебе велит скитаться
Средь лип и кленов, и акаций,
Дорожным гравием шурша?
Велит без устали шептать
Невнятные чудные речи,
Ладонь незримую на плечи
Кладет, ведя и вкось и вспять.
Кто эту сладость, боль – бог весть –
Придумал для тебя, чтоб снова
Всего лишь немощное слово
Ты смог в итоге произнесть,
Придумал вдохновенья дрожь?
Ведь то, что мнится мессой строгой,
Быть может, песенкой убогой
Спустя мгновенье назовешь.
Но твой еще восторжен лик,
И, может, суть всего явленья
Вот этот – то ли озаренья,
То ль помраченья краткий миг.
* * *
Да будет память справедливой –
Не даст забыть, как рдел над нивой
Минувшим летом алый мак;
Не даст забыть, как солнце рдело,
Как обо мне судьба радела
И подавала добрый знак;
Не даст забыть в кромешном мраке
Те полыхающие маки –
И, долгой тьмы нарушив гнет,
Любой из них, давно истлевший,
Вдруг нестерпимо заалевши,
На черный день мой свет прольет.
* * *
Наступают сна неслышней
Снегопада времена –
Невесомые Всевышний
Густо сеет семена.
И кружится нам на зависть,
Не страшась судьбы своей,
Белый снег, едва касаясь
Крыш, заборов и ветвей;
И зовет забыть усердье,
Пыл, отчаянье и страсть,
Между облаком и твердью
Тихо без вести пропасть.
* * *
Еще не все, не все. Еще придет черед
И проливных дождей, и льдом покрытых вод.
Еще шуршать травой и увязать в снегах.
И безмятежно жить. И жить в бегах, в бегах.
Дремать под стук колес. Шагать под песнь скворца.
И в общем хоре петь о том, что нет конца
Ни жизни, ни любви. И будет песнь звенеть,
Когда уж мы с тобой ее не будем петь.
* * *
В ясный полдень и в полночь, во сне, наяву
От родных берегов в неизвестность плыву,
В неизвестность плыву от родного крыльца,
От родных голосов, от родного лица.
В неизвестность лечу, хоть лететь не хочу,
И плотней к твоему прижимаюсь плечу.
Но лечу. Но иду. Что ни взмах, что ни шаг –
То невиданный свет, то невиданный мрак,
То невиданный взлет, то невиданный крах.
Мне бы медленных дней на родных берегах,
На привычных кругах. Но с утра до утра,
Заставляя идти, дуют в спину ветра.
Сколько раз еще свет поменяется с тьмой,
Чтобы гнать меня прочь от себя от самой.
Умоляю, на спаде последнего дня
Перед шагом последним окликни меня.
* * *
Расклевала горстку дней.
Бог послал другую.
Души, коих нет родней,
Чутко стерегу я.
Только я никчемный страж.
Нет в дозоре проку.
Не подвластна жизни блажь
Бдительному оку.
Над ребенком, как всегда,
Тихо напеваю.
На счастливые года
Втайне уповаю.
И витает мой напев
Над младенцем сонным,
Растворяясь меж дерев
В мареве бездонном.
* * *
О жизнь, под говор голубиный
Веди меня в свои глубины,
Веди меня на свой простор,
Веди со мною разговор
Неиссякаемый и длинный,
Влеки в глухие тайники.
Благословляю все живое –
Любое деревце кривое
И горизонт, и тупики,
И омуты, и родники,
Полет, терзанье у развилки,
Биение височной жилки.
Не выпускай моей руки.
Хоть я всего лишь из мирян
И не пророк, и не предтеча,
Даруй и мне простые речи
Лесов и солнечных полян.
Ничем не стану донимать.
И лишь в одном моя гордыня –
Что жить хочу. Хочу, как ныне,
Во все века тебе внимать.
* * *
Чем кончить и с чего начать,
И чем заполнить середину?
Заря иль полночь – все едино,
На всем усталости печать.
Аз есмь… Но полно, что за вздор,
Когда ни страсти и ни рвенья,
Ни пыла и ни вдохновенья
Лететь в распахнутый простор;
Когда ни ветка и ни луч
Не подают мне тайных знаков,
И каждый день мой одинаков –
Без бурь, без всплесков и без круч.
Аз есмь – когда благую весть
Несут в себе любые миги,
Когда сулят любые сдвиги
Лишь лучшее, чем то, что есть.
Еще остался на губах
Вкус тех времен, совсем недавних,
Но наглухо закрыты ставни,
А там за ними крыльев взмах.
А там, в предутренней тиши
Витает песня заревая,
Но я ее не прозреваю
В потемках собственной души.
* * *
Так хрупок день – сосуд скудельный.
И, бредя далью запредельной,
Летят по небу облака.
Хоть ощутима твердь пока,
Но ей отпущен срок недельный.
И с талым льдом сойдет на нет
Все то, под чем таятся хляби,
И будет вешней водной ряби
Неуловим и зыбок цвет.
По шалым водам поплывут
Жилища, изгороди, щепки
И облака невнятной лепки.
И распадется наш уют.
И сгинут кровля и порог.
Взамен устойчивой опоры
Придут текучие просторы
Без верной меты, без дорог.
* * *
Жизнь до ужаса проста:
Свет – и снова угасанье,
Чуть заметное касанье
Облетевшего листа.
Ветер, буен и ретив,
Гонит ропщущее племя.
Задержаться б хоть на время,
Ствол руками обхватив.
* * *
Пойдем же под птичий неистовый гам
По синим кругам, по зеленым кругам.
Под шорох листвы и дождя воркотню
С любым из мгновений тебя породню.
Лишь из дому выйди со мной на заре,
Рукой проведи по намокшей коре,
Росою умойся – ты узнан, ты свой.
И путь твой покорною устлан травой.
Легко ли нам будет? Легко ль не легко,
Но эта дорога ведет далеко,
Туда, где горят и сгорают дотла
И травы, и крона, что ныне светла,
И дальше, сквозь область костров и золы,
Туда, где снега, как забвенье, белы;
И дальше, туда, где, срываясь с кругов,
Над областью мороси, трав и снегов
Свободные души взлетают, чтоб впередь
И вечное слышать, и вечное зреть.
* * *
На заре и на закате
Хлопочу вокруг дитяти.
Такова моя стезя
И с нее сойти нельзя.
Разноцветными лужками
Ходим мелкими шажками,
И когда земля бела,
Длится та же кабала.
Кабала ли, рай ли Божий,
Только ты меня стреножил.
И теперь, мое дитя,
Тают дни, как снег летя.
Для тебя я свет добуду,
Даже если темень всюду.
Можно ль думать о конце
При лепечущем птенце?
Можно ль думать об упадке,
Если рядом жизнь в зачатке?
День, как школьная тетрадь,
Разлинованная гладь.
В сети поймана с рассвета,
И такого часа нету,
Чтоб свою святую сеть
В одиночестве воспеть.
Заклинание
Земля бела. И купола
Белы под белыми снегами.
Что может приключиться с нами? –
Чисты и мысли, и дела
В том мире, где досталось жить,
Который назван белым светом,
Где меж запорошенных веток
Струится солнечная нить;
Где с первых дней во все века
Дела свершаются бескровно
И годы протекают ровно,
И длань судьбы всегда легка,
Как хлопья, что с небес летят
На землю, где под кровлей снежной
Мать держит на ладонях нежных
Рожденное на свет дитя,
На белый свет, не знавший вех,
Подобных бойне и распятью,
Резне и смуте; где зачатье –
Единственный и светлый грех.
* * *
Обобщаем, обобщаем.
Все, что было, упрощаем.
Хладнокровно освещаем
Века прошлого грехи.
И события тасуя,
Имена тревожим всуе.
Нам история рисует
Только общие штрихи.
Суть, причина, вывод, веха.
А подробности – помеха.
Из глубин доносит эхо
Только самый звучный слог.
Лишь любитель близорукий,
Том старинный взявши в руки,
Отголоски давней муки
Прочитает между строк.
А детали, оговорки,
Подоплека и задворки,
Потайная жизнь подкорки –
Роскошь нынешних времен,
Принадлежность дней текущих,
Привилегия живущих,
Принадлежность крест несущих,
Ныне страждущих племен.
Это нам, покуда живы,
Смаковать пути извивы
И оттенки нашей нивы.
А потомки, взявши труд
Оценить эпоху в целом,
Век, где мы душой и телом,
Черной ямой иль пробелом,
Может статься, назовут.
* * *
Какие были виды
В садах Семирамиды!
Какие пирамиды
Умел воздвигнуть раб!
Какой владеем речью!
Но племя человечье
Всегда венчало сечей
Любой земной этап.
И то, что возвышалось,
Со страстью разрушалось,
С землею кровь мешалась.
Была бы благодать,
Когда б с таким усердьем
Учили милосердью,
С каким на этой тверди
Учили убивать,
Под кличи боевые
Вставать живым на выю,
Кромсать тела живые.
Зачем ранима плоть? –
Нелепая уступка
Вселенской мясорубке,
Которой и не хрупких
Под силу размолоть.
* * *
А там, где нет меня давно,
Цветут сады, грохочут грозы,
Летают зоркие стрекозы
И светлых рек прозрачно дно;
И чья-то смуглая рука
Ласкает тоненькие плечи.
Там чей-то рай, там чьи-то встречи.
О юность, как ты далека!
Вернуться в твой цветущий сад
Могу лишь гостем, чтоб в сторонке
Стоять и слушать щебет звонкий
И улыбаться невпопад.
* * *
Но дали свет. И высветили все.
И там, где тени робкие скользили
И таяли, видна лишь горстка пыли,
Которую по ветру унесет.
Где жили блики и полутона,
Где было все оттенком и намеком,
И тайною, – там нынче перед оком
Белесая и плоская стена.
Проставлены все точки до одной.
Все понято буквально и дословно
При свете немигающем и ровном,
Спугнувшем тайну с плоскости земной.
* * *
На планете беспредельной
Два окошка над котельной.
Это – дом давнишний мой.
В доме том жила ребенком.
Помню ромбы на клеенке,
Помню скатерть с бахромой.
Скинув валики с дивана,
Спать укладывали рано.
И в умолкнувшем дому
Где-то мыслями витала
И в косички заплетала
На скатерке бахрому.
Мне казались раем сущим
Гобеленовые кущи –
Пруд, кувшинки, камыши,
Где, изъеденные молью,
Меж кувшинок на приволье
Плыли лебеди в тиши.
Стало пылью, прахом, тленом
То, что было гобеленом
С лебедями. Но смотри –
По стеклу стучат ладошки.
А войдешь – стоят галошки
С байкой розовой внутри.
* * *
О разнотравье, разноцветье.
Лови их солнечною сетью
Иль дождевой – богат улов.
А я ловлю их в сети слов –
И потому неуловимы
Они и проплывают мимо.
И снова сеть моя пуста –
В ней ни травинки, ни листа.
А я хотела, чтоб и в стужу
Кружило все, что нынче кружит,
Чтобы навеки был со мной
Меня пленивший миг земной;
Чтобы июньский луч небесный,
Запутавшись в сети словесной,
Светил, горяч и негасим,
В глухую пору долгих зим;
Чтоб все, что нынче зримо, зряче,
Что нынче и поет, и плачет,
А завтра порастет быльем,
Осталось жить в стихе моем.
* * *
Так память коротка.
Так сладостно забвенье.
Жизнь кратче дуновенья,
Мгновеннее глотка.
Что было здесь до нас,
Мы знаем только вкратце.
Нам заросли акаций
Ласкают нынче глаз.
А тех, чья кровь лилась,
Кого сажали на кол,
Предшественник оплакал.
И с ним слабеет связь…
Наверно, в том и суть,
Затем и сроки кратки,
Чтоб не было оглядки
На слишком долгий путь.
Еще два-три витка –
И мы сойдем со сцены.
И пустят за бесценок
Наш опыт с молотка,
Чтоб жить своим умом,
И, пережив кануны,
Опять глядеть на юных
В отчаянье немом.
А время бьет отбой
И топит очевидца.
И вновь дитя родится
Под сенью голубой.
И на земных кругах
Опять живется сносно.
Речная гладь и сосны
Всего в пяти шагах.
* * *
Жить не тяжко дурочке –
Собирает чурочки,
В беспорядке пряди,
Тишина во взгляде, -
Собирает чурочки
Для своей печурочки.
Погляди, послушай –
Твой очаг разрушен.
Погляди, блаженная,
На останки бренные –
Лишь поет негромко,
Вороша обломки.
* * *
Наверно, на птичьих правах
Живется легко и привольно:
Расстаться с птенцами не больно
И дом на любых островах.
А наш изнурителен быт,
Оседлая жизнь трудоемка.
И что ни разлука – то ломка,
А ломка разлуку сулит.
Иметь бы такие права,
Усвоить бы птичьи повадки,
Чтоб так же летать без оглядки
И петь «трын-трава, трын-трава».
Но мне говорят – не о том
Поют эти вольные птахи,
И вечно живут они в страхе
За временно слепленный дом.
* * *
Шито белыми нитками наше житье.
Посмотри же на странное это шитье:
Белой ниткой прошиты ночные часы,
Белый иней на контурах вместо росы.
Очевидно и явно стремление жить
Не рывками, а плавно, не дергая нить.
Шито все на живульку. И вечно живу,
Опасаясь, что жизнь разойдется по шву.
Пусть в дальнейшем упадок, разор и распад,
Но сегодня тишайший густой снегопад.
Белоснежные нитки прошили простор
В драгоценной попытке отсрочить разор,
Все земное зашить, залатать и спасти,
Неземное с земным воедино свести.
* * *
Туда. За той цветущей веткой,
За тем лучом, за серой сеткой
Того дождя, за той листвой –
Неповторимый праздник мой.
Там благодать. И в том далёко
Прозрачна даже подоплека,
Там ни оглядки, ни оков,
Ни страха, ни обиняков.
Туда. Но вдруг услышу: «Хватит.
Какой ты ищешь благодати?
И лист шершавый под рукой
Есть благодать. Не жди другой».
* * *
Заварила целебную травку:
Дело сразу пошло на поправку.
Так стремительно мне полегчало,
А вчера еще накрик кричала.
На душе ни рубцов и ни вмятин,
И целебный настой ароматен.
С каждой каплею жизнь моя краше.
До конца бы испить эту чашу,
Не пролив и не звякнув о блюдце,
Чтоб от звука того не проснуться.
* * *
Безымянные дни. Безымянные годы.
Безымянная твердь. Безымянные воды.
Бесконечно иду и холмом и долиной
По единой земле, по земле неделимой,
Где ни дат, ни эпох, ни черты, ни границы,
Лишь дыханье на вдох и на выдох дробится.
Отредактировано ЕкатеринаКуриченкова (2007-12-30 00:13:25)
